In vino veritas
Тут рассказЯ плохо пишу рассказыЯ предупреждала Я возвращалась с бара, где мы с друзьями отмечали начало учебной недели. Шла, слегка шатаясь, но могу заверить вас, что была в достаточно приличном состоянии, чтобы отличить явь от вымысла. Паренёк, стоявший у метро и раздававший флаеры, был совсем обычным. Он стоял слишком близко ко мне и я не смогла увернуться от протянутой руки. Даже не посмотрев содержимое флаера, я сунула её в карман, намереваясь выбросить в ближайший мусорный контейнер. Я ещё тогда в очередной раз подумала, что какого хрена такой здоровый парень раздаёт рекламу как последний придурок, уж пошёл бы вагоны разгружать. Впрочем, какие только гениальные мысли не придут на слегка охмелевшую голову. Так я и донесла этот флаер до дома.
Я вошла в квартиру, выложила на стол ключи и содержимое своих карманов: всякий мусор, мелочь, проездные билетики, флаера. Этот я, помню, схватила сегодня вечером. Приятная шероховатая бумажка, печать и шрифт, подделанные под старину. Реклама бара. Не помню, когда в последний раз видела, чтобы раздавали рекламу бара. Ничего необычного на флаере не было написано, всё как всегда – хорошая выпивка, приятная атмосфера, живая музыка. Я посмотрела на название заведения ещё раз и выкинула рекламку вместе с мусором в ведро. Мало что ли баров я знаю по городу?
Магазин восточных сладостей находился на одной маленькой узенькой улочке, где едва ли могли разъехаться две машины. Он был единственным в городе, сладости в нём были всегда свежие и мягкие. Я их любила – они не очень приторные, и всегда хорошо уходили с чаем. Сегодня же этого магазина, словно по волшебству, на месте не оказалось. Я была здесь на прошлой неделе – он ещё стоял там. Переехали, что ли? Когда я разговаривала с продавщицей, торговля шла хорошо, и речи не могло быть о закрытии. Меня передёрнуло от мысли, что, может быть, нашли нарушения в санитарных нормах.
Зато на его месте располагался тот самый бар, флаер которого я выкинула буквально недавно. И вот он теперь стоит здесь, на месте моего любимого магазинчика восточных сладостей. Какая жалость. Он был такой один. Зато вот баров по всему городу – навалом. Что ж, наверное, это знак, и мне стоит посетить его? Ради интереса.
Я вошла в полуподвальное, как водится, помещение, и именно для таких мест придумали метафору «где царил полумрак». Я оказалась приятно удивлена симпатичными антикварными столиками, стульями и креслами. Сцена была словно из двадцатых годов. Стену за ней украшало рельефное панно с абстрактным деревом, удачно обыгранное осветителем. Хорошую атмосферу могла испортить пошлая, современная барная стойка со стеклянными полками и подсвеченной выпивкой, но и здесь дизайнер интерьера не оплошал: при взгляде на стойку невольно вспоминались фильмы про дикий запад, где главный герой с пушкой входит в салун и заказывает себе стопку виски или пинту пива. За стойкой протирала бокал красивая женщина с короткой стрижкой – от её взгляда у меня побежали мурашки.
Я села подальше от входа – поближе к сцене. Ко мне сразу подбежал официант и молча протянул меню. Он был какой блеклый – бесцветные волосы, бесцветные ресницы и глаза. Клянусь, как только он отошёл от моего столика, я тут же забыла, как он выглядит.
Народу было вроде немного, не слишком много, чтобы почувствовать себя неуютно, и достаточно, чтобы не почувствовать себя одинокой. На секунду мне показалось, что я на каком-то костюмированном шоу – кажется, я действительно видела какого-то ковбоя за барной стойкой, и женщину в корсете и с босыми ногами, развалившуюся в кресле с двумя странно одетыми джентльменами. Один из них как бы невзначай ронял монокль под пьяный смех дамы. Но в ту же секунду странность происходящего меня перестала волновать, словно всё шло так, как и должно. Когда я пыталась воссоздать события, я вспомнила ещё больше вещей, которые должны были меня взволновать и поставить в тупик, но всё происходящее оказалось словно во сне, где всякая ерунда кажется нормальной. Я помню светленькую девицу, которая сидела в углу зала в кресле. Официант подошёл к ней и что-то по-дружески спросил, она кивнула и по-детски растянулась в улыбке. Здесь не спрашивают документов?
Пока я глазела по сторонам, услышала небольшое оживление в зале. А причина этому – вышедший на сцену мужчина. Мужик такой средних лет, с изрядно поседевшими волосами, в хорошо сидящем на нём костюме-тройке. Когда я в последний раз видела, чтобы кто-нибудь носил тройку? Он не привлекал меня ничем – выглядел даже немного отталкивающе из-за своего надменного взгляда со сцены.
Он пока настраивал старенький антикварный микрофон, жрал водку из стакана, а я пробежала глазами по меню. Я ожидала увидеть классические название вроде «пьяного русского», «пина колады», «секса на пляже» и прочей дребедени. Однако наткнулась на загадочные названия вроде: вино Кантарелла, христова кровь (ладно-ладно, я поняла – Кагор это), мёртвая вода, амброзия и французская зелёная фея. Из длинного списка загадочных названий, зелёная фея оказалась мне самым примитивным.
Я хотела было взглянуть на часы на телефоне, но вспомнила, что батарея разрядилась ещё с утра. В итоге подозвала официанта и спросила его время. Он ненадолго задумался, а затем выдал:
-Вам какое время?
-В каком смысле? Местное, московское.
-Ааа, московское… - он покачал головой и произнёс, - не знаю, к сожалению. Что-нибудь желаете заказать?
-Эм, а вот подскажите, что у вас такое в меню… вино вот это – Кантарелла?
-Как у вас с ядами? – незамедлительно спросил блеклый официант.
-Что вы имеете в виду?
-О, ну если вы не имели дело с ядами, то не советую вам его пробовать. Оно горчит, - улыбнулся он, - давайте я вам лучше принесу чай. Серьёзно, Мария, вам пора завязывать с выпивкой. У вас плохая генетика. Чёрно-зелёный с апельсиновой цедрой будет в самый раз. В качестве комплимента я подам вам восточных сладостей, раз вы сегодня не смогли их купить. Идёт?
Не успела я удивиться, как официант развернулся и ушёл на кухню. А потом я забыла всё, что он мне наговорил. На сцену к артисту вышли две длинноногие девушки в колготках и красных закрытых купальниках. Они были друг на друга похожи, как две капли воды, словно близнецы. Мужчина на сцене допил свою водку из стакана и заиграла музыка. Краем глаза я заметила, что блондиночка в углу получила свой бокал вина и осушила его залпом.
Мужчина на сцене запел – голос у него был хороший, хриплый, и мне казалось, что где-то я уже слышала его, этот тембр. Вот совсем-совсем недавно и очень близко, но никак не могла вспомнить. Потом я поняла причину самоуверенности этого человека – на сцене он был действительно хорош, в актёрском щегловатом движении, в раскованности по отношению к зрителю.
Мне принесли чай и пару кусочков пахлавы – не уверена, что я могла заказать такое, но переспрашивать уже не решилась. Я пила свой дурацкий чай, когда мне больше хотелось напиться. Неожиданно мне пришло в голову, что было бы неплохо, если бы этот самоуверенный тип довёл меня до дома.
Я не знаю, сколько я просидела часов за своим столиком – времени здесь словно не существовало. Люди приходили и уходили: но чаще приходили, поэтому к концу выступления здесь уже было невыносимо душно, и такое количество людей уже начало меня порядком раздражать. Среди всех я видела печальную женщину в платье начала двадцатого века, невероятно похожую на Зельду. За ней пришёл мужчина, который обращался ко всем тихо-тихо и спрашивал: я – Джек, то самый Джек, вы меня знаете? Я отослал два письма Скотланд-ярду, а меня так и не нашли… хаха… я – Джек, вы меня знаете?
Мужчина на сцене неожиданно закончил – исполнил весь свой репертуар, смешно и неловко поклонился, точно повторял трюк венецианского рыжего артиста из одного рассказа, и юркнул за кулисы. Пока девушки-танцовщицы задержались на сцене, протягивая ручки мужчинам в зале, я незаметно прошла за ним. Буквально в последний момент я краем глаза заметила суету вокруг блондиночки – может, от духоты ей стало плохо, и я, не останавливаясь, пошла дальше.
В подсобном помещении бара было темно, тесно и пыльно. Я наугад прошла один заставленный коробками коридор и вошла в первую попавшуюся комнатушку.
За столиком перед зеркалом было много всякой всячины: косметика, валялись чулки. Впритык стоял шкаф со скудным реквизитом и заваленное вещами кресло. Значит, не приглашённые, местные.
Он стоял у шкафа и головой едва ли не доставал низкого потолка – со сцены он казался ниже. Как раз развязывал галстук, когда я бесцеремонно прошмыгнула в гримёрную. Он посмотрел на меня, словно бы не удивился, криво улыбнулся. Отметила про себя, что ему, наверное, уже к сорока, и опять же, на сцене не казался таким возрастным. Грим что ли снял?
Он повернулся к столику, спокойно выключил свет и собрал вещи, пока я мялась во входе. Выудил из шкафчика ключи от квартиры и машины, взял меня за плечи и вывел из комнаты. Пока закрывал гримёрную, как бы невзначай спросил: «К тебе или ко мне?»
Я передёрнула плечами и буркнула: «Давай к тебе». Кажется, я даже не спросила его имени.
Мы вышли через запасной выход и улочками прошли к его машине. Я старалась на смотреть на него – возможно уже пожалела, что еду сейчас с совершенно незнакомым человеком, который мне не очень-то и нравится, в его квартиру. Возможно мне уже было стыдно за то, что было в баре, хотя я уже не была уверена, что помнила, что там вообще происходило. Удивительным образом пропадало прошлое и оставалось только здесь и сейчас.
Наутро я лежала в его постели и пыталась понять, что сподвигло меня напроситься к нему домой. Он оказался совсем обычным и ничем не примечательным, ровно таким же, какие были у меня до него десятки раз.
Это была суббота – поэтому мы позволили себе весь день валяться в постели и смотреть телевизор. Только к вечеру он сказал мне, что у него очередное выступление в баре, и только тогда мы, наконец, оделись. Я расчесала перед зеркалом свои светлые кудрявые волосы, и мы сели в его машину.
Он провёл меня к главному входу, а сам пошёл к запасному – за кулисы, переодеваться в его неизменный костюм-тройку. Я вошла в бар, привычно помахала Женеве, стоящей за барной стойкой. Она улыбнулась мне. Кивнула Вальтеру, который в очередной раз разводил немолодую женщину на лишний бокал. Как всегда, села в кресло в углу. Краем глаза я заметила, как на меня покосилась темноволосая женщина у сцены. Не успела я перехватить её взгляд, как ко мне подошёл Самаэль, улыбнулся, и спросил:
-Настя, тебе как всегда?
Я кивнула.
Эмиль вышел на сцену вместе со своими танцовщицами, и то, как он окидывал взглядом зал, было видно, как он самоуверен. Он запел какую-то пошлую кабарэшную песню своим хриплым, до боли знакомым голосом.
Самаэль принёс мне вино с кантареллой и я залпом осушила его. Тёмненькая девушка у сцены периодически смотрела на меня, но моё сознание постепенно отключалось. К концу репертуара мне стало плохо, Эмиль очень быстро ушёл со сцены. Вокруг меня столпились какие-то люди, но стало уже всё равно, всё вокруг погрузилось во мрак.
Я вошла в квартиру, выложила на стол ключи и содержимое своих карманов: всякий мусор, мелочь, проездные билетики, флаера. Этот я, помню, схватила сегодня вечером. Приятная шероховатая бумажка, печать и шрифт, подделанные под старину. Реклама бара. Не помню, когда в последний раз видела, чтобы раздавали рекламу бара. Ничего необычного на флаере не было написано, всё как всегда – хорошая выпивка, приятная атмосфера, живая музыка. Я посмотрела на название заведения ещё раз и выкинула рекламку вместе с мусором в ведро. Мало что ли баров я знаю по городу?
Магазин восточных сладостей находился на одной маленькой узенькой улочке, где едва ли могли разъехаться две машины. Он был единственным в городе, сладости в нём были всегда свежие и мягкие. Я их любила – они не очень приторные, и всегда хорошо уходили с чаем. Сегодня же этого магазина, словно по волшебству, на месте не оказалось. Я была здесь на прошлой неделе – он ещё стоял там. Переехали, что ли? Когда я разговаривала с продавщицей, торговля шла хорошо, и речи не могло быть о закрытии. Меня передёрнуло от мысли, что, может быть, нашли нарушения в санитарных нормах.
Зато на его месте располагался тот самый бар, флаер которого я выкинула буквально недавно. И вот он теперь стоит здесь, на месте моего любимого магазинчика восточных сладостей. Какая жалость. Он был такой один. Зато вот баров по всему городу – навалом. Что ж, наверное, это знак, и мне стоит посетить его? Ради интереса.
Я вошла в полуподвальное, как водится, помещение, и именно для таких мест придумали метафору «где царил полумрак». Я оказалась приятно удивлена симпатичными антикварными столиками, стульями и креслами. Сцена была словно из двадцатых годов. Стену за ней украшало рельефное панно с абстрактным деревом, удачно обыгранное осветителем. Хорошую атмосферу могла испортить пошлая, современная барная стойка со стеклянными полками и подсвеченной выпивкой, но и здесь дизайнер интерьера не оплошал: при взгляде на стойку невольно вспоминались фильмы про дикий запад, где главный герой с пушкой входит в салун и заказывает себе стопку виски или пинту пива. За стойкой протирала бокал красивая женщина с короткой стрижкой – от её взгляда у меня побежали мурашки.
Я села подальше от входа – поближе к сцене. Ко мне сразу подбежал официант и молча протянул меню. Он был какой блеклый – бесцветные волосы, бесцветные ресницы и глаза. Клянусь, как только он отошёл от моего столика, я тут же забыла, как он выглядит.
Народу было вроде немного, не слишком много, чтобы почувствовать себя неуютно, и достаточно, чтобы не почувствовать себя одинокой. На секунду мне показалось, что я на каком-то костюмированном шоу – кажется, я действительно видела какого-то ковбоя за барной стойкой, и женщину в корсете и с босыми ногами, развалившуюся в кресле с двумя странно одетыми джентльменами. Один из них как бы невзначай ронял монокль под пьяный смех дамы. Но в ту же секунду странность происходящего меня перестала волновать, словно всё шло так, как и должно. Когда я пыталась воссоздать события, я вспомнила ещё больше вещей, которые должны были меня взволновать и поставить в тупик, но всё происходящее оказалось словно во сне, где всякая ерунда кажется нормальной. Я помню светленькую девицу, которая сидела в углу зала в кресле. Официант подошёл к ней и что-то по-дружески спросил, она кивнула и по-детски растянулась в улыбке. Здесь не спрашивают документов?
Пока я глазела по сторонам, услышала небольшое оживление в зале. А причина этому – вышедший на сцену мужчина. Мужик такой средних лет, с изрядно поседевшими волосами, в хорошо сидящем на нём костюме-тройке. Когда я в последний раз видела, чтобы кто-нибудь носил тройку? Он не привлекал меня ничем – выглядел даже немного отталкивающе из-за своего надменного взгляда со сцены.
Он пока настраивал старенький антикварный микрофон, жрал водку из стакана, а я пробежала глазами по меню. Я ожидала увидеть классические название вроде «пьяного русского», «пина колады», «секса на пляже» и прочей дребедени. Однако наткнулась на загадочные названия вроде: вино Кантарелла, христова кровь (ладно-ладно, я поняла – Кагор это), мёртвая вода, амброзия и французская зелёная фея. Из длинного списка загадочных названий, зелёная фея оказалась мне самым примитивным.
Я хотела было взглянуть на часы на телефоне, но вспомнила, что батарея разрядилась ещё с утра. В итоге подозвала официанта и спросила его время. Он ненадолго задумался, а затем выдал:
-Вам какое время?
-В каком смысле? Местное, московское.
-Ааа, московское… - он покачал головой и произнёс, - не знаю, к сожалению. Что-нибудь желаете заказать?
-Эм, а вот подскажите, что у вас такое в меню… вино вот это – Кантарелла?
-Как у вас с ядами? – незамедлительно спросил блеклый официант.
-Что вы имеете в виду?
-О, ну если вы не имели дело с ядами, то не советую вам его пробовать. Оно горчит, - улыбнулся он, - давайте я вам лучше принесу чай. Серьёзно, Мария, вам пора завязывать с выпивкой. У вас плохая генетика. Чёрно-зелёный с апельсиновой цедрой будет в самый раз. В качестве комплимента я подам вам восточных сладостей, раз вы сегодня не смогли их купить. Идёт?
Не успела я удивиться, как официант развернулся и ушёл на кухню. А потом я забыла всё, что он мне наговорил. На сцену к артисту вышли две длинноногие девушки в колготках и красных закрытых купальниках. Они были друг на друга похожи, как две капли воды, словно близнецы. Мужчина на сцене допил свою водку из стакана и заиграла музыка. Краем глаза я заметила, что блондиночка в углу получила свой бокал вина и осушила его залпом.
Мужчина на сцене запел – голос у него был хороший, хриплый, и мне казалось, что где-то я уже слышала его, этот тембр. Вот совсем-совсем недавно и очень близко, но никак не могла вспомнить. Потом я поняла причину самоуверенности этого человека – на сцене он был действительно хорош, в актёрском щегловатом движении, в раскованности по отношению к зрителю.
Мне принесли чай и пару кусочков пахлавы – не уверена, что я могла заказать такое, но переспрашивать уже не решилась. Я пила свой дурацкий чай, когда мне больше хотелось напиться. Неожиданно мне пришло в голову, что было бы неплохо, если бы этот самоуверенный тип довёл меня до дома.
Я не знаю, сколько я просидела часов за своим столиком – времени здесь словно не существовало. Люди приходили и уходили: но чаще приходили, поэтому к концу выступления здесь уже было невыносимо душно, и такое количество людей уже начало меня порядком раздражать. Среди всех я видела печальную женщину в платье начала двадцатого века, невероятно похожую на Зельду. За ней пришёл мужчина, который обращался ко всем тихо-тихо и спрашивал: я – Джек, то самый Джек, вы меня знаете? Я отослал два письма Скотланд-ярду, а меня так и не нашли… хаха… я – Джек, вы меня знаете?
Мужчина на сцене неожиданно закончил – исполнил весь свой репертуар, смешно и неловко поклонился, точно повторял трюк венецианского рыжего артиста из одного рассказа, и юркнул за кулисы. Пока девушки-танцовщицы задержались на сцене, протягивая ручки мужчинам в зале, я незаметно прошла за ним. Буквально в последний момент я краем глаза заметила суету вокруг блондиночки – может, от духоты ей стало плохо, и я, не останавливаясь, пошла дальше.
В подсобном помещении бара было темно, тесно и пыльно. Я наугад прошла один заставленный коробками коридор и вошла в первую попавшуюся комнатушку.
За столиком перед зеркалом было много всякой всячины: косметика, валялись чулки. Впритык стоял шкаф со скудным реквизитом и заваленное вещами кресло. Значит, не приглашённые, местные.
Он стоял у шкафа и головой едва ли не доставал низкого потолка – со сцены он казался ниже. Как раз развязывал галстук, когда я бесцеремонно прошмыгнула в гримёрную. Он посмотрел на меня, словно бы не удивился, криво улыбнулся. Отметила про себя, что ему, наверное, уже к сорока, и опять же, на сцене не казался таким возрастным. Грим что ли снял?
Он повернулся к столику, спокойно выключил свет и собрал вещи, пока я мялась во входе. Выудил из шкафчика ключи от квартиры и машины, взял меня за плечи и вывел из комнаты. Пока закрывал гримёрную, как бы невзначай спросил: «К тебе или ко мне?»
Я передёрнула плечами и буркнула: «Давай к тебе». Кажется, я даже не спросила его имени.
Мы вышли через запасной выход и улочками прошли к его машине. Я старалась на смотреть на него – возможно уже пожалела, что еду сейчас с совершенно незнакомым человеком, который мне не очень-то и нравится, в его квартиру. Возможно мне уже было стыдно за то, что было в баре, хотя я уже не была уверена, что помнила, что там вообще происходило. Удивительным образом пропадало прошлое и оставалось только здесь и сейчас.
Наутро я лежала в его постели и пыталась понять, что сподвигло меня напроситься к нему домой. Он оказался совсем обычным и ничем не примечательным, ровно таким же, какие были у меня до него десятки раз.
Это была суббота – поэтому мы позволили себе весь день валяться в постели и смотреть телевизор. Только к вечеру он сказал мне, что у него очередное выступление в баре, и только тогда мы, наконец, оделись. Я расчесала перед зеркалом свои светлые кудрявые волосы, и мы сели в его машину.
Он провёл меня к главному входу, а сам пошёл к запасному – за кулисы, переодеваться в его неизменный костюм-тройку. Я вошла в бар, привычно помахала Женеве, стоящей за барной стойкой. Она улыбнулась мне. Кивнула Вальтеру, который в очередной раз разводил немолодую женщину на лишний бокал. Как всегда, села в кресло в углу. Краем глаза я заметила, как на меня покосилась темноволосая женщина у сцены. Не успела я перехватить её взгляд, как ко мне подошёл Самаэль, улыбнулся, и спросил:
-Настя, тебе как всегда?
Я кивнула.
Эмиль вышел на сцену вместе со своими танцовщицами, и то, как он окидывал взглядом зал, было видно, как он самоуверен. Он запел какую-то пошлую кабарэшную песню своим хриплым, до боли знакомым голосом.
Самаэль принёс мне вино с кантареллой и я залпом осушила его. Тёмненькая девушка у сцены периодически смотрела на меня, но моё сознание постепенно отключалось. К концу репертуара мне стало плохо, Эмиль очень быстро ушёл со сцены. Вокруг меня столпились какие-то люди, но стало уже всё равно, всё вокруг погрузилось во мрак.